«Если ты не сумасшедший, но тебя объявили таковым, то все твои протесты только укрепят их в этом мнении» (Деннис Лихэйн. Остров проклятых)
Разваливающиеся заброшенные американские психиатрические лечебницы, построенные в начале XIX века, словно мрачные иллюстрации к повести Кена Кизи «Пролетая над гнездом кукушки», – совсем не то место, где бы каждый из нас хотел оказаться. А вот профессиональный фотограф Джереми Харрис почти 10 лет посвятил розыску и исследованию этих зловещих руин. «Мне хотелось увидеть всё своими глазами, создать и сохранить документальную память для наших потомков» — рассказывает Джереми.
Джереми фотограф с большим опытом, в том числе в архитектурной и портретной съёмках, у него прекрасно получается передавать одновременно внешнюю эстетику и психологическую глубину объекта. Именно поэтому фотографии психиатрических лечебниц, сделанные Джереми, производят такое мощное и противоречивое впечатление. С одной стороны мы видим памятники архитектуры XIX века, роскошные особняки, кое-где ещё сумевшие сохранить свою былую красоту. И в то же время понимаем, для каких целей строились эти «дворцы», мы видим в каких жутких, почти тюремных условиях содержались их обитатели, видим напоминающие инструменты для пыток больничные приборы и личные вещи, оставшиеся от тех людей, кто здесь жил, страдал и боролся.
«Люди, которых признали сумасшедшими и поместили туда, как мне кажется, очень страдали. Я видел следы царапин и каракули на стенах одиночных палат, вмятины на дверях и стенах, оставленные буйными больными. Только представить себе – быть запертым в маленькой комнатушке, отрезанным от доступа к внешнему миру, насколько это страшно и унизительно!»
Идея этого проекта родилась в голове Джереми во время просмотра фильма ужасов «Девятая сессия», снятого Брэдом Андерсоном в Дэнверском государственном госпитале в Массачусетсе. Как раз в это время Джереми и его подруга увлекались обменом по всей стране фотографиями заброшенных зданий. У девушки Джереми жил дядя в Нью-Йорке, и во время поездки к нему в 2006 году пара решила заглянуть в «Olmsted Complex» – находящееся неподалёку от Нью-Йорка заброшенное здание психиатрической клиники. Джереми рассказывает о том, что был буквально потрясён открывшимся перед ними зрелищем – сочетание внешнего величия, почти королевской роскоши архитектуры и убогости, тюремной аскетичности больничных палат и условий содержания.
Психиатрические клиники, попавшие под прицел объектива Джереми, являются детищем движения за права душевнобольных, возникшего в начале XIX века. До того психически нездоровые люди в Америке, как впрочем и вообще в мире, содержались по большей части в тюрьмах или подвалах церковных богаделен. Отношение к душевнобольным со стороны официальной медицины и общественности были соответствующими – как к преступникам, прокажённым, грешникам, но уж точно не как к страдающим людям.
Известным подвижником движения за гуманное отношение к душевнобольным был американский врач и основатель Американской Психиатрической Ассоциации Томас Стори Киркбрайд, автор архитектурного плана, так называемого «Плана Киркбрайда», в соответствии с которым по всей Америке вплоть до конца XIX века возводились психиатрические учреждения. Томас Киркбрайд был квакером и неплохо разбирался в архитектуре. Он был одним из первых, кто рассматривал психическое расстройство как заболевание и соответственно призывал не изолировать душевнобольных, а лечить их. Киркбрайд настаивал на необходимости разделять пациентов по степени тяжести заболевания, так как пациенты с менее тяжёлыми расстройствами могут серьёзно страдать от влияния более нарушенных пациентов. Поэтому в соответствии с созданным им архитектурным планом психиатрические клиники должны были иметь два крыла для раздельного содержания пациентов мужского и женского пола, при этом чем дальше располагались палаты от центрального административного корпуса, тем более психически нарушенные пациенты там размещались.
Теория возникновения душевных расстройств квакера Киркбрайда заключалась в убеждении, что ускоряющаяся модернизация городской жизни создаёт условия развития психических отклонений и лишь возврат к природе, к размеренной жизни в естественной среде, к натуральному хозяйству и здоровой физической работе будут способствовать душевному оздоровлению. Поэтому психиатрические клиники, или «убежища» как их называли, возводились на природе, и одним из главных принципов их работы было участие душевнобольных в общественном труде. Многие такие психиатрические лечебницы, по сути, становились автономными конгломератами – там были свои фруктовые сады и овощные плантации, свои свиные и молочные фермы, столярные мастерские, цеха, театры, концертные залы, библиотеки, морги и т.д. Такое обустройство клиник помогало сократить финансовые издержки государства и частных фондов, и даже немного зарабатывать на продаже излишек производимой продукции (что потом ставилось в вину клиникам со стороны антипсихиатров как принуждение обитателей больниц к труду).
Но, как и многие благие начинания, эта пасторальная сказка, развиваясь, разрастаясь, воспроизводясь по всему миру, начала принимать уродливые формы. Движение за права и ориентация на лечение душевнобольных сопровождались парадоксальным эффектом – количество сумасшедших стало увеличиваться с геометрической прогрессией. Пункты «Плана Киркбрайда» помимо всего прочего включали в себя скромное, но просторное убранство госпиталя, светлые палаты с большими окнами, выходящими в раскидистые сады для лучшего притока свежего воздуха и скорейшего выздоровления пациентов. Также особо оговаривалась максимальная вместимость госпиталя, которая не должна была превышать 250-300 пациентов, дабы врачи могли осуществлять индивидуальный подход к каждому пациенту. Но эти благие намерение оказались несостоятельны под наплывом десятков тысяч пациентов, признанных психически невменяемыми.
Небольшие психические убежища на 200 человек с индивидуальными палатами не могли вместить столь огромного количества душевнобольных, а потому здания стали строиться всё больше и больше, численность пациентов каждой клиники достигала нескольких тысяч, а архитекторы, проектировавшие психиатрические клиники, забыв заветы Киркбрайда о простоте, возводили всё более и более роскошные особняки в модном тогда викторианском стиле. Порой лечащему врачу приходилось совершать 20-минутные пешие прогулки, просто чтобы перейти из одного крыла лечебницы в другой. Ни о какой индивидуальной терапии не могло быть и речи и психические лечебницы по-прежнему выполняли задачу изоляции душевнобольных – они располагались так далеко от городов, как это только возможно, по большей части высоко в горах или глубоко в лесу.
Да и сама «терапия» по-прежнему оставалась на варварском уровне и основывалась на физическом воздействии – душевнобольных обливали или погружали в ванны с ледяной водой, иногда на сутки, били, привязывали, делали кровопускания, а психические болезни почему-то всё не вылечивались. Тогда стали появляться всё более и более радикальные способы «лечения» вроде лоботомии, электросудорожной терапии и т.д. Зачастую под видом «лечения» в стенах респектабельных психиатрических клиник проводились жутчайшие эксперименты над людьми. Например, психиатр Манфред Сакель в 20-ых годах XX века «лечил» своих пациентов введением огромных доз инсулина (так называемый инсулино-шоковая и инсулинокоматозная терапии), что приводило к сильнейшим судорогам и повреждениями центральной нервной системы. Психиатр Эгаш Мониш изобрёл лоботомию (иссечение доли мозга), а его преданный последователь Уолтер Фриман «усовершенствовал» этот метод. Если Мониш предлагал сверлить череп и через это отверстие проводит рассечение мозга, то Фриман предложил просто загонять длинное шило под глазное яблоко и протыкать им лобные доли несчастного пациента. Характерно, что свою первую такую операцию Фриман провёл с помощью настоящего ножа для колки льда. После подобных методов «терапии» пациенты превращались в равнодушных, обездвиженных, молчаливых «овощей», что считалось лучшим признаком выздоровления.
И через какое-то время маятник качнулся в другую сторону. В XX веке возникло новое движение – антипсихиатрия, цель которого разоблачение психиатрии как формы насилия и властного произвола. Именно тогда доктор Дэвид Розенхан провёл свой знаменитый эксперимент, который выявил несостоятельность психиатрической диагностики, репрессивность больничного режима в психиатрических клиниках и стигматизацию пациентов с психиатрическим диагнозом. Суть эксперимента заключалась в том, что совершенно обычные люди, специально отобранные участники эксперимента, обращались в психиатрические клиники с жалобами на небольшие слуховые галлюцинации. В качестве содержания галлюцинаций Розенхан выбрал нейтральные слова, которые не фигурируют ни в одном диагностическом психиатрическом справочнике. Участникам эксперимента предписывалось вести себя вежливо, адекватно и через какое-то время сообщить персоналу клиники, что они здоровы, не слышат никаких галлюцинаций и просто принимают участие в исследовании.
Все обратившиеся в клиники участники эксперимента были госпитализированы, большинству из них был поставлен диагноз шизофрения, все они не смогли убедить в дальнейшем врачей в своей нормальности, и всем им пришлось принимать антипсихотические препараты, чтобы, в конце концов, выписаться с диагнозом «шизофрения в стадии ремиссии». Все псевдопациенты сообщали о пренебрежительном отношении со стороны персонала клиник, все их слова воспринимались только через призму их «заболевания» (например, ведение записей одним из участников объяснялось врачом как «повышенная оральная чувствительность»), и от всей этой больничной обстановки у них чрез несколько дней пребывания в клинике стали появляться ощущение тоски, тяжести и деперсонализации. По словам участников эксперимента, в отличие от врачей, большинство настоящих пациентов клиник догадывались, что они не больны, а выполняют какое-то задание.
Этот эксперимент прогремел на весь мир. Розенхану предложили провести ещё один такой же эксперимент, но уже не в обычных городских и сельских клиниках, а в высококлассной больнице с собственной исследовательской лабораторией. Розенхан согласился. В ходе эксперимента врачами было выявлено несколько десятков псевдопациентов. Симулянтов предъявили Розенхану с радостным «ага!» на что тот ответил, что вообще никак не участвовал во всём происходящем, никого не подсылал, а все диагностированные симулянты реальные душевнобольные.
Таким образом, психиатрии, на том уровне, на котором она находилась, было брошено обвинение в необоснованности, гипердиагностике и вообще полной бесполезности. Ведь ни жизни на природе, ни труд на пользу общественности, ни хирургические повреждения головного мозга душевнобольных как ни странно не способствовали их выздоровлению. Госпитали были расформированы и интегрированы в крупные медицинские центры, количество психиатрических коек сокращено почти на 80%, электрический ток и хирургическое вмешательство заменила медикаментозная терапия, а роскошные викторианские психиатрические убежища были заброшены.
Джереми Харрис побывал почти в 30 подобных объектах, в основном вдоль восточного побережья и на юге, где их строили больше всего. Внутри этих заброшенных лечебниц Джереми, словно сталкер, исследующий Зону, находил мрачные артефакты – старые трубы органа, хорошо сохранившиеся хирургические комплекты для проведения лоботомии, сотни медицинских историй пациентов начиная с 1800-х годов в добротных кожаных переплётах. Эти стены строились с целью утешать, но со временем превратились в тюрьмы. Сегодня эти былые пристанища для душевнобольных являются обветшалым напоминанием о благородных намерениях и их сомнительных результатах.
В тексте использованы:
- Интервью Джереми Харриса электронному журналу Wired.com
- Фотографии с персонального сайта Джереми Харриса.
